Ну, пошла…
– Здравствуйте, Людмила Александровна… – Голос предательски дрожит. – Мне нужна помощь… Моя дочь – ей десять месяцев – перенесла гнойный менингит. Осложнение – полная глухота.
Слезы катятся по щекам, безобразно морщится лицо. Все репетиции – коту под хвост.
– Успокойтесь, – говорит заведующая и идет прикрыть дверь кабинета, в которую кто-то постоянно норовит заглянуть. – Чем можно помочь?
– Диспансеризация, – с трудом выговариваю я и погружаюсь в глухие рыдания.
– Давайте, мамочка, успокаивайтесь. Это жизнь, нельзя сдаваться. Я помогу вам всем, чем могу. Завтра сможете прийти ко мне прямо с утра? Собрать все анализы и прийти с малышкой? Я проведу по всем врачам…
– Я не записана, – бормочу я.
– Понятно, что не записаны. По записи будет очень долго…
Она сама проговорила мой текст. Она все знает. Я вытираю слезы.
– Спасибо вам.
– Все. Успокаивайтесь. Вы нужны дочери. Завтра жду вас в девять. Вот направления на анализы.
Я вспоминаю, что в моем кармане лежат деньги. Это взятка.
Наша страна борется с коррупцией. Нельзя брать и нельзя давать взятки. Это правильно.
«Если каждый начнет с себя и будет осознанно делать выбор не кормить коррупционеров, то мы сможем победить коррупцию», – думала я. И вдохновенно много лет следовала этому правилу.
А потом у меня заболела дочь. И я готова была дать все взятки мира, чтобы врачи отнеслись к ней с большим вниманием, чтобы не случилось халатности, чтобы заметили что-то, что важно для постановки диагноза, чтобы время до закостеневания улитки не было упущено.
Потому что законы про борьбу с коррупцией пишут люди со здоровыми детьми. Когда становится страшно за жизнь ребенка, нормативные формулировки бледнеют в тумане реальности, и становится очевидно, что вылечить ребенка от смертельной болезни и остаться законопослушным гражданином в нашей стране пока невозможно.
– Спасибо вам, Людмила Александровна, – говорю я и пытаюсь переложить деньги из своего кармана в ее.
Мне очень надо пройти диспансеризацию за один день и очень надо, чтобы завтра не выяснилось, что врач на конференции, на встрече или принимает во вторую смену.
– Уберите деньги, – хмуро говорит Людмила Александровна. – За кого вы меня принимаете?
Она и правда обиделась. А я не хочу ее обидеть. Она мне нужна.
– Но вот хоть конфеты возьмите!
– Мамочка, не плодите коррупцию. Я делаю свою работу. И мне за нее платят. А деньги вам на лечение дочери ооочень пригодятся. До завтра!
Я, слегка растерянная, выхожу в коридор. Какая хорошая, порядочная женщина. Надо же…
...Я все представляла себе иначе. Я готова к борьбе с равнодушием и бюрократией. А тут человек, а не должностное лицо, и он сам готов помочь…
В девять утра следующего дня я с дочкой стою под ее дверью. Я не боюсь ее и не жду плохого.
Она выходит из кабинета, улыбается моей дочери, говорит мне приветливо:
– Пойдемте!
Мы идем по коридору. С разных сторон к заведующей бросаются люди со своими вопросами. Она мгновенно переключается, отвечает точно и по существу, всех помнит, со всеми любезна.
– А направление Петрову в Филатовскую, Людмила Александровна?
– Подписано, в регистратуре.
– А документы для комиссии?
– Я заверила, в приемной возьмите, поставьте печать…
– А у Королева аллергия опять…
– Пусть ко мне завтра запишутся, я во вторую смену принимаю…
– Там пришли из Департамента…
– Скажи, я сейчас подойду…
И все это разные люди, разные вопросы.
Какая сложная работа – заведовать. Интересно, просто врачом быть проще?
Людмила Александровна помогла нам пройти диспансеризацию за один день. Без денег, конфет и спасиб.
Я рассказала о ней мужу.
– И это обычная поликлиника! Наверняка она копейки получает за эту напряженную и ответственную работу.
– Такие, как она, работают не за деньги. За чистую совесть.
Мы потом периодически с дочкой появлялись в поликлинике: ходили на прием к неврологу (это обязательно после менингита) или делали нейросонограмму (чтобы понять, не навредила ли болезнь сосудам мозга и можно ли делать операцию).
Каждый раз Людмила Александровна, встречая нас в коридоре, спрашивала, как дела, как Катюня. Она помнит нашу историю. Хотя такие истории – это ее работа, и их у нее миллион. А она работает по призванию и получает зарплату чистой совестью. И улыбками выздоровевших при ее участии детей…
Сегодня я купила букет желтых роз и пришла к ней без повода. Она, как всегда, занята, летит по коридору, за ней свита просителей. Я присоединяюсь к свите. Она меня замечает.
– Что-то случилось? – спрашивает. – Как дочка?
– Дочка отлично. Готовимся к операции…
– Дай Бог…
– Да… Людмила Александровна, я хочу подарить вам этот букет. Просто так. Это мое крохотное спасибо, которое просто создаст вам солнечное настроение…
– Ну вот, придумала! Неугомонная, – говорит Людмила Александровна и улыбается. Первый раз вижу ее улыбку – обычно она сосредоточена.
– Возьмите. Это же просто цветы. Желтые розы. Вестники разлуки. Надеюсь, мы больше никогда не увидимся по такому поводу!
– Это точно, – смеется заведующая и, смущаясь, берет букет.
– Людмила Александровна, на совещание, срочно, вас ждут! – кричит ей медсестра, и Людмила Александровна мгновенно становится серьезной и спешит в кабинет…
На ее кабинете, кстати, висит табличка. Там написано, что она – врач высшей категории. Я не знаю, что это значит в медицинской иерархии, но по человеческим меркам это чистая правда. Она человек высшей категории. Таких единицы. Но сам факт их существования дает нашей погрязшей в коррупции стране шанс, что туман рассеется. Просто надо начать с себя…