P.S. Через неделю я узнала, что беременна, а через девять месяцев родила дочку.
Лиля – наркоманка со стажем. Наркоманка и дилер. Она и меня подсадила. Невозможно было не подсесть, когда о чем-то говорят так. Ее наркотик – кофе. Она рассказывала о кофе как о любимом мужчине: глаза светятся вдохновением, руки ласково гладят чашку с насыщенным нефтяным напитком.
Мы познакомились случайно: я гуляла в лесу с коляской, в которой спал мой новорожденный сын, и подошла к компании молодых людей на пикнике спросить, нет ли у кого таблетки от головной боли. Голова болела нестерпимо, и я боялась, что не дойду до дома.
Худенькая девушка с рыжими волосами протянула мне стаканчик и аспирин. Я с благодарностью взяла стакан, решив, что там вода. Но там был кофе. Я вопросительно посмотрела на девушку:
– Не удивляйся, сначала выпей кофе, потом таблетку. Кофеин усиливает действие аспирина и парацетамола. Кофе повышает кислотность желудка, и он принимает и растворяет обезболивающие более охотно.
– Ого, не знала. Но мне нельзя кофе, я кормлю, – киваю я на коляску.
– А когда следующее кормление? Кофе выводится из организма за три часа…
– Да? Ну тогда можно рискнуть…
– Посиди с нами, пусть голова пройдет. А я понянчу пупсика, если ты не против. Очень люблю деток.
– А свои есть?
– Пока нет, очень хочу…
Разговорились. Подружились на почве любви к кофе и детям. Лиля прививала мне любовь к кофе постепенно, заманивала в гости, угощала, в общем, подсаживала.
– Ты пробуй, пробуй, – торопит Лиля. – Чувствуешь ноты пряных трав дикой природы Эфиопии и крепленого вина?
Она спрашивает, закрыв глаза. Сама смакует. Я никогда не была в Эфиопии и никогда не пила крепленого вина, но я чувствую!
– О, а это капучино! – радуюсь я, узнав вкус.
Лиля снисходительно качает головой:
– Это эспрессо кон-панна! Кофе с шапочкой из взбитых сливок, автономно живущих на верхнем лофте кубинского кофе.
И продолжает, жмурясь от удовольствия:
– Существует три основных кофейных дерева – Арабика, Робуста и Либерика. Вот сейчас мы с тобой пьем Арабику.
Все, что я знаю о кофе, я знаю от нее.
Лиля – кофейный сомелье в одном злачном столичном ресторане. Можно не выпендриваться и сказать просто – «Лиля – бариста», но бариста – это тот, кто варит кофе по известной технологии, а Лиля – сомелье: она создает кофе, творит новые вкусы, экспериментирует.
Лиля изобрела свой уникальный вкус соленого кофе. Там чайную ложечку ядреного раствора морской соли с кардамоном нужно добавить в нежную сливочную пену. Соль подчеркивает природную сладость сливок и оттеняет горький вкус кофе. Так объясняет Лиля. Я пробовала – мне не понравилось.
– Нет, Лиль, не доросла я, наверное. Не понимаю. Для меня соленый кофе – слишком фьюжн. Ты еще мне сладкий гороховый суп предложи…
Лиля не обижается. Ее кофе – ее искусство. Не всем дано понять, и это нормально. Кофейный абстракционизм.
Лиля – художник в стиле латте-арт. Она рисует на кофе. Получается очень красиво. Однажды она нарисовала мой шарж на кофейной пенке и поразила меня в самое сердце: вышло очень похоже. Она действительно талант.
Наши беременности (моя вторая, ее первая) практически совпали по времени, но из-за занятости – и ее, и моей – общались мы редко. Иногда переписывались в WhatsApp и обменивались фотками растущих животов.
И вот два месяца назад она перестала выходить на связь. На днях я узнала, что у нее несчастье. Она родила долгожданную дочку, у которой обнаружили редкую гемолитическую болезнь.
Я не знаю, что это значит, не знаю, насколько это серьезно, не знаю даже, правильно ли я написала название болезни, знаю одно: с момента, как это случилось, Лиля превратилась в отшельницу: гуляет с ребенком редко и одна. Ни с кем не общается. Стала нелюдимой.
Я боюсь встречи с ней. Не знаю, как теперь разговаривать. Как ни в чем не бывало? Уместно ли улыбнуться? Или лучше сделать сострадательное лицо? Мол, я понимаю…
«Я понимаю» вправе говорить лишь тот, кто понимает. Не я. Я не знаю, что такое просыпаться и погружаться в липкое марево болезни самого любимого, ни в чем не повинного родного существа. Я не знаю, как холодный кол вопроса «почему я?», воткнутый в самое сердце, сковывает дыхание.
Вчера был снежный дождь, и я увидела, как Лиля, промокшая, шла по лесной дорожке, толкая перед собой розовую коляску. Я стояла на детской площадке, следила за сыном, съезжающим с горки. Увидев Лилю, я решительно сделала шаг ей навстречу. Она дернулась в сторону.
– Лиля!
– Слушай, я не хочу ни о чем говорить, ладно? – раздраженно сказала она и глубоко накинула капюшон. Спрятала лицо. Она – в чуриках…
Обдав холодом, она стремительно прошла мимо. Сбежала. Теперь я боюсь ее еще больше. Это не Лиля, это концентрированная боль в капюшоне и с коляской. Она учится с этим жить…
Девочки на площадке рассказали, что она по утрам гуляет у церкви: подолгу ходит кругами вокруг церковного забора. Сегодня утром, пока мои муж с сыном спали, я собралась, положила дочку в коляску и пошла к церкви. Лиля стояла ко мне спиной и смотрела на церковные пристройки. Я выдохнула, подошла, решительно припарковала свою коляску рядом с ее. Достала термос. Два бумажных стаканчика. Протянула их Лиле. Она растерянно и нерешительно взяла. Я налила дымящийся кофе в стаканчики, взяла у нее из рук свой и чокнулась своим об ее. Чин-чин. Мы обе молча сделали по глотку.
– Спасибо.
– Пожалуйста.
– Как думаешь, что я сделала не так? За что?
– Ничего.
– Почему я?
– Это не возмездие, дорогая. Это испытание. Оно не за что-то, а для чего-то…