– Угу, спасибо, приятно. – Снеж приветливо улыбается и жадно затягивается сигаретой. – Сил и вам тоже. У вас работка – не позавидуешь.
Двери лифта закрываются и не дают психологу ответить любезностью. Снеж докуривает сигарету и еще минуту рассматривает весеннее небо через грязное окно. Небо голубое, яркое, залитое солнечным светом.
Такое же будет на море. Потом. Снеж будет греться в его лучах. Быстро загорит в черное. Будет вечерами мазать сметаной красные плечи. А когда придет пора – она вернется сюда. Вернется, обновленная, и пойдет работать в хоспис психологом. Будет вот так же ходить к тем, кто разучился улыбаться, и учить. Учить жить вопреки диагнозам, ломать шлагбаумы, думать о море, видеть солнце в колодце.
Она будет показывать людям свои фотографии. На фотографиях – счастье двух людей. И нет болезни. Это они с Анютой в парке. Это – катаются на лошадках. Это – на каруселях. Это – на горке. Это они лопают фрукты. А вот тут – шоколад…
Видите, можно жить. Можно. И нужно. Просто купите пельмени. Просто поклейте обои.
Ехала я на такси из аэропорта. С чемоданами, уставшая, задерганная. Рейс задержали, багаж задержали, и я, по плану прилетающая утром, в итоге прилетела вечером и почти впритык к закрытию школы сына, которого срочно надо забрать. Суетливый таксист опоздал (как назло!), никак не мог проехать стартовые шлагбаумы, заставил меня понервничать и потом всю дорогу искупал свою вину стремительностью поездки.
– Знаете, да, что ожидаемое время поездки – три часа двадцать минут? – спросил он.
– Сколько? – испугалась я.
– Шучу, – засмеялся он. – Минут пятьдесят.
«Ну и шуточки у вас», – выдохнула я. Ровно через час закрывалась школа.
На одном из поворотов наш полет был прерван свистком дэпээсников, отслеживающих дорожных хулиганов. Только этого не хватало!
– Я быстро, – пообещал мне таксист в зеркало заднего вида.
Вернулся он минут через пять. Все эти пять минут я кусала губы и думала о том, как вызвать такси, находясь в такси.
Таксист сел за руль, но вести себя стал так, будто встал за трибуну. Строго доложил мне, что коррупция в России – это (цитирую) «монопольная ментальность», как туалет в самолете: он есть, какой есть, а выбора нет. Привыкай и пользуйся, как все, – никуда не денешься.
Таксист жалобно поныл, что ему приходится плясать под дудку коррупции (и договариваться с гибэдэдэшниками наличными в обход официальной системы наказания), потому что за частые штрафы таксокомпания лепит ему санкции. А сами дэпээсники, закончил свой доклад таксист, оказались философами. Сказали: «Мы наказываем тебя не за то, что ты нарушил, а за то, что ты попался».
Потом таксист наградил меня рассказом о том, как на днях вез в аэропорт профессора. Профессор грустно ехал эмигрировать. Смотрел в окно с прощабельным выражением лица. Он прощался с родиной и прощал родину. За то, что не уберегла его талант, не создала ему условий. С собой вез портфель с патентами и большую матрешку. Вероятно, не одну, но остальные прятались внутри. Матрешки эмигрировали всей диаспорой. Мозги профессора в самом прямом смысле утекали на Запад, и таксист был немного к этому причастен. Он мог бы остановить процесс распада российской науки и заглушить машину, не доехав до терминала D, но не стал, потому что компания самым послушным таксистам, тем, у кого нет штрафов и есть положительные отзывы, делает хорошо.
В России делать хорошо означает не делать плохо. Не лепить санкции.
Я устала от таксиста и попросила тишины. Мне нужно было поработать, а для этого убаюкать свое личное пространство отсутствием дэпээсников и мигрирующей профессуры.
Таксист оскорбился и пытался не подавать виду, но стал бормотать под нос проклятья другим водителям, а на самом деле мне. Я начала закипать и старалась отвлечься на работу.
Поговорила по телефону с организаторами благотворительного фонда, ответила на письмо про поездку в детдом, пообщалась со знакомым врачом, который проконсультировал меня относительно сложного пациента, который просит помочь собрать ему деньги на лечение за границей, и мне важно понять: а в России точно никак?
– Простите, а кем вы работаете? – не выдержал таксист в паузе между разговорами.
– Никем. Я блогер, но пока это профессией не считается.
– Ясно. А можно я расскажу вам о своей идее проекта-мечты? Только обещайте, что никому не расскажете.
Я усмехнулась. Все люди, у которых есть идея проекта, уверены, что всем вокруг есть до него дело, поэтому берегут свою идею и никому о ней не говорят, а в итоге тихо хоронят ее на задворках памяти.
– Знаете… Геннадий (я посмотрела наконец в мобильном приложении, как его зовут), ваша идея ничего не стоит. Не только ваша, любая. Любая идея стоит ровно ноль рублей. Вот правда. Ценность имеет только реализация. То есть она, ваша идея, может быть прекрасна и может мне понравиться, но я в жизни не найду времени, сил и средств на ее реализацию. Так что можете смело рассказывать. Вы ничем не рискуете.
– Ладно. Я хочу на побережье Японского моря открыть устричную ферму и выращивать там устриц, в свободное время воспитывая детей из детдома прямо там, в домике около фермы.
– У вас приемные дети? – с нескрываемым уважением спросила я.
– Сейчас у меня нет детей. Ни своих, ни чужих. Но когда полечу организовывать ферму, возьму с собой несколько.
– Несколько детей?
– Да, а что?
– Вы шутите?
– Нет. А почему такая реакция?
– Геннадий, вы выращивали устриц когда-нибудь?
– Сам нет. Я из Подмосковья. Но я смотрел в интернете видеоуроки.