Попутчица. Рассказы о жизни, которые согревают - Страница 30

– Почему нельзя? – пожала я плечами. – Весело же…

– И неопасно, – добавил муж.

И тут я поняла, что не так с Марией Петровной. Она фанат искусственных «нельзя». Тех, что нужны не для безопасности, а для напоминания о субординации. Я тут главная, дети, а не вы. Мы с мужем считаем, что любой опыт, который можно приобрести без ущерба для здоровья самостоятельно, бесценен. Поэтому запреты ради запретов – это глупость. В этом, безусловно, нет никакого криминала.

И Мария Петровна воспитала своих двоих детей, а значит, умеет воспитывать чужих, но. Мы просто не совпадаем в жизненном восприятии, а значит, я, уходя, буду неспокойна. Приду вести лекцию, а буду думать о том, что моим детям велели не шуметь, не визжать, не кричать, не махать. Не быть детьми. Оптимально – спать или есть. Хорошо, много, с добавкой. Вот тогда – молодец.

О господи. Это же мое детство, связанное по рукам и ногам. Я как раз не шумела, не играла в подвижные игры. Говорила шепотом, ела хорошо, читала. Я сидела, толстела, смотрела в окно дома, а на улице гуляла на скамейке. Пятилетняя старушенция. Нет. Нет. Нет.

На следующий день мы зашли к Марии Петровне. Я хотела вежливо отказаться от ее услуг.

– Проходите, у меня сырники, – сказала она и убежала на кухню.

Мне стало неловко. Я не могу съесть ее сырник и сказать: мы не нуждаемся в ваших услугах. Мы прошли на кухню. Я заметила на подоконнике фотографию кудрявого мальчика.

– Это ваш сын?

– Это мой внук. Мой сын запрещает мне видеться с ним.

– Почему?

– Потому что он под каблуком. В смысле, сын.

Я подумала, что это какая-то неполная причина запрета. Бабушка – это порция безусловной любви, и ни одна мать не откажет своему чаду в этой порции без внятного объяснения. Значит, было что-то еще.

– Просто детям не надо врать, – пояснила Мария Петровна. – Вот я и не врала. А родители были недовольны.

Я поняла, что Мария Петровна стремилась рассказать внуку свою правду про родителей. А внук потом транслировал ее маме, у которой, вероятно, была совсем другая правда. Вот и все. И своя правда Марии Петровне важнее внука, потому что не рассказывать ее она так и не смогла. И в итоге внук смотрит на нее с фотографии, а не ест ее сырники.

...

Как много правил придумали люди старшего поколения, чтобы ощущать авторство собственной жизни, и как легко они в них запутались. Запреты частоколом торчат теперь из их биографий, задевают судьбы детей и внуков.

А нам хочется легкости и простоты без нелепых «нельзя». Можно, все можно. Махать. Визжать. Качаться на качелях.

Будьте главными не потому, что умеете запрещать, а потому что вы старше и мудрее. И мы будем любить вас не из страха нарушить ваши запреты, а потому что вы… научили нас любить. Можно любить и без «нельзя». Иногда это даже важнее.

Однажды 20 лет спустя

Обожаю фильм «Однажды 20 лет спустя». Там Гундарева играет многодетную маму десятерых детей Надю Круглову.

И вот выпускники ее школы через 20 лет после окончания собираются вместе, чтобы ответить на два вопроса: «Что вы уже сделали?» и «Чего еще в жизни ждете?»

Надя Круглова слушает своих одноклассников, и в процессе встречи выясняется, что многие из них стали настоящими героями: кто-то летчиком, совершившим подвиг, кто-то покоряет космос. А она, Надя, работает мамой. Круглосуточно. У нее десять детей, и они не дают ей выходных и отпусков.

И там, в фильме, есть один ее монолог… Я всегда плачу, когда смотрю. Она там говорит: «Я днем и ночью хочу спать. Много-много лет. Я хочу только спать. Я никогда не отдохну. Я больше ничего не хочу и не могу. Я так ждала, я думала… Я думала: это как праздник… А никто ничего не понимает. Меня никто на свете не понимает…»

…На прошлой неделе я пришла на встречу в крупную компанию, меня провели в переговорную с матовыми панорамными стеклами и попросили подождать 15 минут: генеральный директор задерживался.

– Конечно-конечно, – сказала я.

Меня оставили одну в переговорной, за стеклом гудела жизнь офиса, в переговорной пахло лавандой, кресло было кожаное и такое мягкое… В общем, я заснула. Это все, что вам надо знать о буднях молодой мамы с грудным ребенком, которая корчит из себя занятую вумен.

Меня застала за этим постыдным занятием секретарь. Молоденькая девочка в кипенно-белой блузке с огненно красными губами. Она меня и разбудила, слегка смущаясь. Я вздрогнула и провалилась в стыд. Посмотрела на нее молящими глазами: не выдавай.

Спустя секунду в переговорную вошел генеральный директор, мы приветливо пожали друг другу руки. Я часто моргала, прогоняя остатки сна.

– Леночка, вы можете идти, – сказал генеральный секретарю. – Если что, мы вас позовем.

Леночка вежливо улыбнулась и, задержав на мне задумчивый взгляд, грациозно вышла, модельно покачивая бедрами. Встреча началась. Спустя десять минут в переговорную вошла Леночка с подносом и двумя чашками кофе.

– Мы заказывали кофе? – удивился генеральный.

– Я решила, он будет уместен, – вежливо улыбнулась Леночка.

– Да-да, спасибо! – Я благодарно улыбнулась девочке и многозначительно прикоснулась к ее запястью.

Спустя час мы тепло попрощались с генеральным, довольные друг другом, и он вызвал Лену, чтобы она помогла мне найти выход.

Когда за нами с Леночкой закрылась дверь лифта, я сказала:

– Спасибо, что не выдала.

– Ну что вы! – Она покраснела. – Я все понимаю, я читаю вас. Катюней любуюсь.

– Вот это приятно!

– Знаете… Я беременна. Четыре недели.

Я широко улыбнулась и приобняла Леночку.

– Страшно тебе, да?